О. Э. Мандельштам
Я не увижу знаменитой «Федры»

Я не увижу знаменитой «Федры»,
В старинном многоярусном театре,
С прокопченной высокой галереи,
При свете оплывающих свечей.
И, равнодушен к суете актеров,
Сбирающих рукоплесканий жатву,
Я не услышу, обращенный к рампе,
Двойною рифмой оперенный стих:

Как эти покрывала мне постыли...

Театр Расина! Мощная завеса
Нас отделяет от другого мира;
Глубокими морщинами волнуя,
Меж ним и нами занавес лежит.
Спадают с плеч классические шали,
Расплавленный страданьем крепнет голос
И достигает скорбного закала
Негодованьем раскаленный слог...

Я опоздал на празднество Расина!

Вновь шелестят истлевшие афиши,
И слабо пахнет апельсинной коркой,
И словно из столетней летаргии -
Очнувшийся сосед мне говорит:
- Измученный безумством Мельпомены,
Я в этой жизни жажду только мира;
Уйдем, покуда зрители-шакалы
На растерзанье Музы не пришли!

Когда бы грек увидел наши игры...

Дата написания: 1915 год

Мандельштам Осип Эмильевич - поэт, прозаик, эссеист.
Осип Эмильевич Мандельштам (1891, Варшава – 1938, Владивосток, пересыльный лагерь), русский поэт, прозаик. Отношения с родителями были весьма отчуждёнными, одиночество, «бездомность» – таким Мандельштам представил своё детство в автобиографической прозе «Шум времени» (1925). Для социального самосознания Мандельштама было важным причисление себя к разночинцам, острое чувство несправедливости, существующей в обществе.
Отношение Мандельштама к советской власти с конца 1920-х гг. колеблется от резкого неприятия и обличения до покаяния перед новой действительностью и прославления И. В. Сталина. Самый известный пример обличения – антисталинское стихотворение «Мы живём, под собою не чуя страны…» (1933) и автобиографическая «Четвёртая проза». Наиболее известная попытка принять власть – стихотворение «Когда б я уголь взял для высшей похвалы…», за которым закрепилось название «». В середине мая 1934 г. Мандельштам был арестован и сослан в город Чердынь на Северном Урале. Его обвиняли в написании и чтении антисоветских стихотворений. С июля 1934 по май 1937 г. жил в Воронеже, где создал цикл стихов «Воронежские тетради», в которых установка на лексическое просторечие и разговорность интонаций сочетается со сложными метафорами и звуковой игрой. Основная тема – история и место в ней человека («Стихи о неизвестном солдате»). В середине мая 1937 г. вернулся в Москву, но ему было запрещено жить в столице. Он жил под Москвой, в Савёлове, где написал свои последние стихи, затем – в Калинине (ныне Тверь). В начале марта 1938 г. Мандельштам был арестован в подмосковном санатории «Саматиха». Спустя месяц ему объявили приговор: 5 лет лагерей за контрреволюционную деятельность. Умер от истощения в пересылочном лагере во Владивостоке.
http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/biografia39.html

ЮРСКИЙ, СЕРГЕЙ ЮРЬЕВИЧ, (р. 1935), актер, режиссер, писатель, поэт, сценарист. Народный артист Российской Федерации.

"Я не увижу знаменитой «Федры»..."

Я не увижу знаменитой «Федры»,
В старинном многоярусном театре,
С прокопченной высокой галереи,
При свете оплывающих свечей.
И, равнодушнен к суете актеров,
Сбирающих рукоплесканий жатву,
Я не услышу, обращенный к рампе,
Двойною рифмой оперенный стих:

Как эти покрывала мне постылы...

Театр Расина! Мощная завеса
Нас отделяет от другого мира;
Глубокими морщинами волнуя,
Меж ним и нами занавес лежит.
Спадают с плеч классические шали,
Расплавленный страданьем крепнет голос.
И достигает скорбного закала
Негодованьем раскаленный слог...

Я опоздал на празднество Расина...

Вновь шелестят истлевшие афиши,
И слабо пахнет апельсинной коркой,
И, словно из столетней летаргии,
Очнувшийся сосед мне говорит:
- Измученный безумством Мельпомены,
Я в этой жизни жажду только мира;
Уйдем, покуда зрители-шакалы
На растерзанье Музы не пришли!

Когда бы грек увидел наши игры...

См. также Осип Мандельштам - стихи (Мандельштам О. Э.) :

Я нынче в паутине световой
Я нынче в паутине световой, - Черноволосой, светло-русой. Народу нуже...

Он был невысок, худ, ходил с вздернутым подбородком и в профиль напоминал верблюда.
Он писал стихи. И его обзывали акмеистом.
На самом деле, он был настолько большим поэтом, что акмеисты просто вцепились в него. Он не особо противился. Жил себе. Делал вид, что все надоело. Тогда это было модно. И ему это нравилось. Тем более, что другой жизни и не знал.
…Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю мою бедную землю
Оттого, что иной не видал….
Его любили. Немногие. Но, какие люди! Какие люди! Ахматова. Цветаева! Цветаева ему, как большому русскому поэту, стихи посвятила. Кстати, это ничего, что я, прикрываясь авторитетом Марины Ивановны, еврея русским поэтом обозвал? А то все идет, идет полемика о пятой графе поэзии. Ох, ладно мне. Оставим. Давайте глянем, что Цветаева написала.
…Я знаю: наш дар - неравен.
Мой голос впервые - тих.
Что Вам, молодой Державин,
Мой невоспитанный стих!
На страшный полет крещу Вас:
- Лети, молодой орел!...
В Цветаевой был не только поэтический дар, но и дар весталки. Вдумайтесь в слова:
…На страшный полет крещу Вас…
А потом вспомните судьбу великого, нет, величайшего поэта. Осипа Мандельштама.
Да-да, именно о нем мой сегодняшний сказ.
Как-то еще в юности, когда я знал только имя поэта, а строки его были под запретом, читал я книжку Леонида Борисова «Родители, наставники, поэты». А там было целое стихотворение Мандельштама.
Потом, много позднее, я узнал, что оно посвящено Н. Гумилеву.
…Над желтизной правительственных зданий
Кружилась долго мутная метель,
И правовед опять садится в сани,
Широким жестом запахнув шинель.
Зимуют пароходы. На припеке
Зажглось каюты толстое стекло.
Чудовищна, как броненосец в доке,-
Россия отдыхает тяжело…
Ну, вы знаете. А осознание образа России, как чудовищного броненосца, актуально, по крайней мере, для меня, и сейчас.
А потом мне повезло. Знакомый привез из какой-то поездки самиздатовский сборник Осипа Мандельштама. Более того, он дал мне его на время. Машинка у меня была! Это был антикварный экземпляр 1908 года с ятем и фитой. Подарил это чудо техники Юрий Михайлик. Но увы, лязг печатающего агрегата был настолько силен, что воспротивились домашние. Пришлось переписывать сборник от руки. Собственно, поэтому, наверное, запомнил наизусть множество стихов.
ЛЕНИНГРАД
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
Наверное, тогда это самое сильное мое впечатление от стихов поэта. Я ходил и восхищенно радовался, повторяя, как заклинание:
… кандалами цепочек дверных…
Странно, я почти все понимал. Или мне казалось, что понимал тогда в стихах Мандельштама. В тех, что у меня были… Лишь один образ приводил, приводит и, наверное, будет приводить в недоумение.
… Играй же на разрыв аорты
С кошачьей головой во рту,
Три чорта было - ты четвертый,
Последний чудный чорт в цвету...
Ну, при чем, при чем тут кошачья голова?
А потом вообще случилось чудо: гроссмейстер Владимир Тукмаков привез из-за границы полное американское издание стихов О. Мандельштама! Более того, этот великий человек отдал нам книги на «размножение». Я тогда работал в институте «Пищепромавтоматика» и добрые отношения с дамами, работавшими на копировальной машине «ЭРА» были давно налажены. Каждый день, к концу работы спускался я в подвал, где был копировальный цех, и уносил за пазухой очередные пачки копий. Дома мы раскладывали их покнижно. Переплетали…
И читали…
… Отравлен хлеб, и воздух выпит:
Как трудно раны врачевать!
Иосиф, проданный в Египет,
Не мог сильнее тосковать…
И мне передавалась тоска поэта. И я был грустен и счастлив. И твердил, твердил:
…Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:…
Ой, ну, как же здорово!
А вот еще.
…Я не увижу знаменитой «Федры»,
В старинном многоярусном театре,
С прокопченной высокой галереи,
При свете оплывающих свечей…
Кто мог знать, что эти стихи вещие? Хотя… Все, что произносит настоящий поэт, вещее… И строки, вырвавшиеся у Мандельштама в ноябре 1917 года тоже были более, чем вещими!
…Когда октябрьский нам готовил временщик
Ярмо насилия и злобы
И ощетинился убийца-броневик,
И пулеметчик низколобый…
Да, в ноябре 1917 года в жизнь, в бытие Осипа Мандельштама вошло «ярмо насилия и злобы». Оно и задушило его чуть более двадцати лет спустя. Двадцать лет… Огромная поэтическая жизнь. И ничтожно малый отрезок жизни просто человеческой, наполненной голодом, лишениями, нищетой и… все равно стихами!
… И только и свету, что в звездной колючей неправде,
А жизнь проплывет театрального капора пеной;
И некому молвить: "Из табора улицы темной..."…
Все чаще, все сильней у поэта мысли о несбывшемся.
…Куда как страшно нам с тобой,
Товарищ большеротый мой!
Ох, как крошится наш табак,
Щелкунчик, дружок, дурак!
А мог бы жизнь просвистать скворцом,
Заесть ореховым пирогом...
Да, видно, нельзя никак…
Он пытается приспособиться к новой жизни, отделить себя от прежней, нормальной… Он оправдывается…
… С миром державным я был лишь ребячески связан,
Устриц боялся и на гвардейцев глядел исподлобья,
И ни крупицей души я ему не обязан,
Как я ни мучил себя по чужому подобью…
И тут же, в том же стихотворении, к нему приходит осознанье, что спасения нет. Что надеяться не на что.
…Не потому ль, что я видел на детской картинке
Леди Годиву с распущенной рыжею гривой,
Я повторяю еще про себя, под сурдинку:
«Леди Годива, прощай! Я не помню, Годива...»…
Что делать? Господи! Что делать? И не к Тебе ли обращены строчки:
…Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,
За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда...
Как вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима,
Чтобы в ней к рождеству отразилась семью плавниками звезда…
Еще столько сил, еще пишутся, пишутся стихи… Хочется жить, приспособиться к этому строю, более того делаются попытки. Но неудачные…
Борьба с самим собой не может продолжаться долго. «Человека эпохи Москвошвея» из поэта не получается. Почему? И он находит ответ:
…Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца. …
Формально Мандельштама арестовали за пощечину, которую он влепил сталинскому графу Алексею Толстому. А на самом деле… Конечно, стихи Мандельштама были известны на Лубянке. Еще бы, сам поэт, под величайшим секретом читал стихи о кремлевском горце всем, кто попросит. Просили разные люди… При обыске крамольное стихотворение, конечно, было обнаружено.
- Ваши стихи? – спросил НКВДшный чин.
- Мои! – гордо ответил Мандельштам.
Тогда-то и состоялся знаменитый разговор Сталина и Пастернака. Судят о нем по-разному. А мы, так вообще не станем. Просто, примем, как факт, Мандельштама сослали в Воронеж.
… Пусти меня, отдай меня, Воронеж:
Уронишь ты меня иль проворонишь,
Ты выронишь меня или вернешь,-
Воронеж - блажь, Воронеж - ворон, нож…
Попытка самоубийства, выздоровление, страх, надежда…
…Я должен жить, хотя я дважды умер,
А город от воды ополоумел:
Как он хорош, как весел, как скуласт,…
А потом ссылка закончилась. И Мандельштам позволил себе обмануться, поверить, что теперь все будет хорошо.
…Еще не умер ты, еще ты не один,
Покуда с нищенкой-подругой
Ты наслаждаешься величием равнин
И мглой, и холодом, и вьюгой…
Еще не умер… Вот и все счастье поэта Мандельштама. Как мало… Как много…
Но, конечно, его снова арестовали. И, конечно, он получил срок. Пять лет лагерей. А хоть бы и год. Разве он смог бы его вынести. И не вынес…
И знаете что, мне не хочется заканчивать этот мой монолог грустными словами. Не хочется и все.
Когда мне бывает плохо, хожу по комнате и читаю себе Мандельштама:
…Я скажу тебе с последней
Прямотой:

Ангел мой.
Там где эллину сияла
Красота,
Мне из черных дыр зияла
Срамота.
Греки сбондили Елену
По волнам,
Ну а мне - соленой пеной
По губам.
По губам меня помажет
Пустота,
Строгий кукиш мне покажет
Нищета.
Ой-ли, так-ли, дуй-ли, вей-ли,
Все равно.
Ангел Мэри, пей коктейли,
Дуй вино!
Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни, шерри-бренди,
Ангел мой…

Найдено на сайте А.Бирштейна